Что читаем и зачем?

[admin]

Не надо тратить время на хуйню, ваша жизнь слишком коротка для этого.

[G. Samsa]

а что, надо хвалить гаранта проституции ?

Если и ругать гаранта, то ругать правильно. Как деды наши делали. На кухне, в тельняшке или майке-алкоголичке, да под водку с селёдкой. Но когда какой-то жирный еврей с напомаженными усами вскарабкивается на трибуну и начинает оттуда гундеть, тряся зобом и курдюком, то с таким надо поступить однозначно. Купить самую крепкую верёвку, выбрать самый крепкий фонарь, а далее - всё в соответствии с великой русской традицией.

[admin]

Помнится, Бычек "Бесов" Хотиненко обкакивал. Долго, натужно, упоённо и... тупо. Претензия была одна - Нечаевский "Катехизис революционера" был написан после событий в "Бесах". Вот мне, чтобы об этом рассказать, хватило 9 слов. А Бычек растянул свою вонищу на десять, двадцать, не помню, тридцать минут. Это ли не?

Кстати, мне сериал понравился. Сыграли по-русски бездарно, но что-то в нём всё-таки есть.

Ну, можно подумать, до Нечаева не было "революционеров", еще Гюго о таких писал.

[admin]

Убийство студента Иванова (также «Нечаевское дело») — громкое убийство, совершённое в 1869 году революционным кружком «Народная расправа» под руководством С. Г. Нечаева.

«Бе́сы» — шестой роман Фёдора Михайловича Достоевского, изданный в 1871—1872 годах.

«Катехизис революционера» — устав революционной организации «Народная расправа», составленный Сергеем Нечаевым в 1869 году.

[hindemith]

Народная расправа

и даже не скрывают ведь, сволочи

[admin]

Гнусным и мерзким общество делают гнусные и мерзкие люди, которым плевать на остальных, такие как Быков.

[hindemith]

не вижу связи
как же ему плевать, если он всё время скандалит ?

[admin]

Ну что, Филипп, пора "Медного всадника" перечитывать, вода прибывает.

[hindemith]

не понимаю о чём вы

[Владо Иреш]

О Пушкине

[admin]

Наслаждайтесь своим говнодилэни, ленивый надоедливый говнюк:

— Еще бренди?

— Нет, спасибо.

— Да ладно. — Тэк налил себе третью стопку. — Расслабься. Сними рубашку.

Он понял, к чему все идет еще тогда, в парке, когда принимал приглашение. В другое время он бы что-нибудь почувствовал по этому поводу. Но сейчас все его ощущения были как будто заглушены; процесс развивался практические без участия его сознания. Он пытался придумать, что бы такого сказать, и, ничего не придумав, расстегнул три пуговицы и вытащил полы из штанов.

Тэк приподнял бровь, заметив его оптическую цепь.

— Где взял такую?

— Нашел, по дороге сюда.

— За городом?

— Там говорится «Сделано в Бразилии»... вроде бы.

Тэк покачал головой.

— Беллона стала городом стра-а-анных... — нарочито растянул он, — мастеров. Ах, эти изобретения, спроектированные здесь! Орхидеи, защитные экраны, вот эта цепь на тебе — все это народное искусство местных умельцев.

— Я не сниму ее! — Убежденность удивила его самого; манера артикуляция — изумила до глубины души.

Тэк рассмеялся.

— Я и не собирался просить тебя об этом. — Он взглянул на свою грудь, провел указательным пальцем между волос, соединяя друг с другом розовые точки, все еще видные там, куда упирались зубцы орхидеи. — А тебе наглости не занимать, если думаешь, что хоть когда-нибудь был более психом, чем любой другой человек в мире.

Рубашка лежала рядом, на кровати. Кид свел ладони, переплетая пальцы и костяшки, положил их на колени, — поскреб большим пальцем темный, сморщенный живот.

— По поводу... психов. — Чувствуя себя лицемерно и неуверенно, он уставился на свой сдвоенный кулак (переплетение плоти, волос, ороговевших ногтей и мозолей), прижатый к паху, — осознание костей внутри как-то вдруг сделало руки значительно тяжелее. — Ты не таков, и никогда не был таким. Это значит, что ты видишь, слышишь, чувствуешь, мыслишь... ты считаешь, это и есть твой разум. Но на самом деле разум неосязаем: ты меньше осознаешь его, когда думаешь, чем ты осознаешь свой глаз, когда смотришь... пока что-нибудь с ним не произойдет. Вот тогда ты начинаешь его осознавать — все его смещенные фрагменты, и сбивчивую работу; точно так же, как ты начинаешь осознавать свой глаз, когда в него попадает зола. Потому что он болит... Конечно, вещи начинают искажаться. Но что странно, — и ты никогда никому не сможешь этого объяснить, кроме другого такого же психа, или, если очень повезет, врача с необычно развитым даром сопереживания, — страннее, чем галлюцинации или голоса, или там, приступы тревоги — это то, как ты начинаешь постигать края самого разума... другим людям это просто недоступно. — Он сдвинул рубашку к изножью кровати, скинул сандалий с ноги, помогая себе пальцами другой. — Понимаешь? — Текстура дощатого пола гораздо лучше ощущалась той ступней, которая все это время была босой.

— Конечно. — Произнес Тэк мягким, успокоительным тоном. — Почему бы тебе не снять оставшуюся одежду?

— Слушай, мужик, я невероятно грязный... — Он поднял глаза. — От меня, должно быть, несет как... Если не хочешь...

— Я точно знаю, как от тебя несет, — сказал Тэк. — Давай.

Кид вздохнул, подумал вдруг, что все это забавно, откинулся назад, на твердую койку, расстегнул ремень и закрыл глаза.

Слышно было, как Тэк что-то ворчит про себя. Потом ботинок, падая на пол, глухо стукнул, перевернулся; за ним второй.

Секундой позже к его бедру прижалось теплое бедро. Раскрытая ладонь легла на живот, слегка надавила; пальцы раскрылись. Руки Тэка скользнули к его талии, дернули.

Его пятки и плечи с силой вдавились в жесткое покрывало, когда он выгнулся, приподнимая ягодицы.

Тэк стянул с него джинсы, и:

— Мать моя женщина! Что с тобой такое — что это за дрянь у тебя на члене?

— Чего... что? — Он открыл глаза, приподнялся на локтях и посмотрел на свою промежность. — О чем ты?.. — Потом ухмыльнулся. — Да все в порядке. Вот с тобой что такое?

— Это что, перхоть у тебя в паху?

— Это не перхоть. Я был с женщиной. Незадолго до встречи с тобой. Просто у меня не было возможности помыться.

— Она что ли была больна?

— Не-а. Ты что, женщин никогда не трахал?

Взгляд Тэка приобрел странное выражение.

— Буду честен: мои попытки можно пересчитать по пальцам одной руки.

Он поджал и без того тонкие губы.

— Если мои чертовы ноги не отбивают у тебя охоту, то это уж точно тебя не убьет! — Он потянулся рукой почесать жесткие волосы в промежности. — Это просто типа высохшая... сперма, что-то в этом роде. — Проходящая через нее цепь поблескивала. — Так иногда бывает с женщинами, когда они текут. Ничего страшного тут нет. — Он перестал чесаться, и снова откинулся на локти. — Могу поспорить, тебя это возбуждает.

Тэк покачал головой, рассмеялся.

— Продолжай, — сказал он.

Тэк опустил голову, сверкнул ярко-голубым взглядом:

— Кого-кого, а тебя это точно возбужает, да?

Кид вытянул руку, надавил.

— Продолжай.

Толстые руки соединились под ним, обвившись вокруг талии. Тэк (их промежности разделяло расстояние не шире сжатого кулака) с нажимом провел щетинистым подбородком по его шее один раз, другой. Кид оттолкнул его; большая толстая голова сползла вниз по груди и животу. Горячее кольцо рта Луфера упало ему на член; член налился кровью; кольцо поднялось; и упало снова. Лоб Тэка вплотную уперся ему в живот. Киду пришлось скрестить колени и вытянуться; он лежал, приоткрыв рот, закрыв глаза, натягивая цепь на груди. Думай о ней, так будет проще. (Тэк лицом вдавил стеклянные фрагменты ему в паховые волосы) Изнанка век серебрилась луной и раскалывалась ветвеобразными трещинами. Воспоминание о подхваченных порывом ветра листьях вдруг превратилось в другое: волосы сдвигаются, открывая ее лицо, глаза зажмурены, рот вбирает воздух маленькими глотками. От нарастающего жара у него перехватило дыхание, и он кончил. Секундой позже Тэк поднял голову, прохрипел

— Да... — и оросил его влажные, чувствительные гениталии.

Кид стиснул зубы.

Тэк упал рядом с ним, оперевшись на локоть, перевернулся на спину.

Кид уткнулся лбом ему в руку. Левым глазом он смотрел на вздымающийся луг луферовой груди. (Поле зрения правого глаза перекрывалось плотью)

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Ему совершенно не хотелось ничего делать. Он устал.

Тэк обнял его за голову и прижал к себе.

Пальцами Кид теребил волосы у него на груди.

— Укуси меня за сосок, — сказал Тэк. — За правый. Сильно.

— Окей. А где?.. А-а. — Он зажал выпуклость между зубами.

Тэк толкнул его руку к своей внушительной мошонке, стиснул его пальцы на обильной, морщинистой плоти.

— Давай. Как можешь сильнее.

Снова и снова Тэк бил себя кулаком по руке. Все это продлилось довольно долго.

Кид мучил зубами сосок Тэка, подбородком и носом зарываясь в волосяной покров. Несколько раз сжал ему яички, так сильно, насколько осмелился; Тэк убыстрил ритм. У Кида во рту было солено; и не хотелось проверять, была ли это кровь.

Что-то горячее брызнуло ему на бедро и сползло вниз. Он отпустил — зубы и пальцы одновременно — закрыл глаза, и перевернулся на другой бок. Тяжелая рука мягко обхватила его вокруг груди. Тэк несколько раз ткнулся подбородком ему в плечо, пытаясь расположиться на тонкой подушке; Кид разок стиснул его предплечье, устраиваясь сонно и уютно в колыбели тэкового тела.

Он спал.

Время от времени он чувствовал, как Тэк начинает вертеться на односпальной кровати. Один раз он проснулся полностью оттого, что рука теребила его за плечо; но снова уснул, не успело движение затухнуть. В какой-то момент он был уверен, что Тэка в кровати нет; в другой — почувствовал, как он забирается обратно. Все это время он не двигался, но лежал лицом к стене, сомкнув веки, голову положив на руку, одно колено поджав к телу, одну ступню свесив с края матраса, то погружаясь в сон, то почти выныривая из него.

Потом он проснулся от ощущения жара в районе промежности. Моргнул, — и сексуальное возбуждение обернулось желанием помочиться. Он откатился на спину и приподнялся на локтях.

Луфер видимо так и не сумел комфортно устроиться с ним вдвоем в таком тесном пространстве, и теперь сидел, широко раскинув колени и глубоко утонув в мягком вращающемся кресле; голова его склонилась на шерстистое плечо, руки были сложены на волосатых бедрах.

На одном столе стояла тарелка, по поверхности другого были разбросаны книги; тарелка с кофейной чашкой стояли на полу, неподалеку валялись ботинки Тэка, его одинокий сандалий и обе пары их штанов: в комнате, ранее довольно опрятной, теперь царил беспорядок.

Садясь на кровати, он задел ногой отрез, и тот, развернувшись, частично сполз на пол. Простыни поверх наматрасника не было. На наволочке кольцеообразные пятна перекрывали друг друга. Отбросив ткань в сторону, он осмотрел цепь, застегнутую у него на колене и спиралью проходящую по икре, промежности, животу, бедру... Потрогал во впадине ключицы застежку, которой цепь замыкалась вокруг шеи. Вытянул руку, повертел ею туда-сюда: блик прыгал по виткам вокруг его запястья с одного стеклянного фрагмента на на другой. Потом сгорбился, чтобы изучить одно из зеркал у себя на животе: оно было посеребренным с обеих сторон. Скорчившись на кровати, он ощутил жжение в мочевом пузыре.

Встал и вышел за дверь.

[hindemith]

вот о наслаждении здесь как раз говорить и не приходится
а вы вообще из пиндостан фантастики что-нибудь любите/любили ?

[admin]

http://flibusta.is/b/343927/read

я сейчас не хочу говорить о книгах, я устал, и у меня болят ноги

[admin]

Вот, Дилэни за меня скажет:

— Ладно... — Тэк хлопнул себя по колену. — Пойду-ка я заварю кофе. И консервированной ветчины, пожалуй, достану. Очень хорошая ветчина. И еще хлеб. — Он поднялся и пошел к двери, обитой так же, как и оконные рамы — желто-коричневой дранкой. — А ты расслабься. Ляг, отдохни. Можешь раздеться и вытянуться в полный рост, если хочешь. — Кипящий нагреватель рядом с его ботинком оттенял собой блик на потертой коже. — Вернусь через минуту. Я рад, что тебе у меня понравилось. Мне тоже здесь нравится. — Он нырнул сквозь бамбуковую штору.

На одной из стен (до сих пор он едва ли обратил внимание) висели три полноцветных фотографических плаката, одинаково в ярд высотой:

На первом был изображен какой-то юный тяжелоатлет, германских, как и у Тэка, черт лица; на нем не было ничего, кроме ботинок и джинсовой жилетки; он стоял, опираясь о мотоцикл, и плотно обхватив обнаженные бедра короткими ладонями.

На втором мускулистый негр позировал, широко расставив ноги и прижав к бедрам сжатые кулаки, на фоне чего-то неопределенно-фиолетового в фуражке, ботинках и куртке, как будто взятой из гардероба Тэка.

На третьем темнокожий юноша — то ли мексиканец, то ли индеец — босой, с обнаженной грудью, сидел на здоровенном валуне под безоблачным синим небом, стянув джинсы до коленей.

Их обнаженные гениталии были громадны.

К тому же, фотографии делались с пахового уровня, чтобы они выглядели даже еще больше.

Было слышно, как в соседней комнате звякают сковородки; как открылся и закрылся шкаф.

В изголовье кровати, по соседству с лампой на кронштейне, на столике были беспорядочно свалены книги:

Стопка об Ангелах Ада: Томпсон, и Рейнолдс / МакКлюр; четыре двухдолларовых книги в дешевых мягких переплетах: Ангелы на Колесах и Уикэнд в Аду: правдивая история Ангелов, рассказанная Миллисент Браш — он прочел набранный дурным шрифтом первый абзац, покачал головой и отложил в сторону. Книга под названием Мото-Сука была очевидно продолжением (та же обложка / другой автор) Мото-Ублюдка. Под ней лежали Стихи Рэмбо с английским подстрочником внизу каждой страницы; затем Избранные письма Китса в мягкой обложке; потом Избавление Дики; книга логарифмов и тригонометрических функций в твердой обложке зеленого цвета; одна из страниц была заложена белым эмалированным счетным диском. Была также всякая научная фантастика — Джоанна Расс (нечто под названием Жено-Мужчина), Роджер Желязны и Томас Диш. У последней взятой им книги на обложке красовалась репродукция Леонор Фини в пурпурных и золотых тонах: Недобрые попутчики. Он раскрыл ее в середине, прочел от начала левой страницы и до конца правой, закрыл, нахмурившись, подошел к бамбуковой шторе и раздвинул ее.

[admin]

Переводчик дурак, кстати.

[admin]

Пространство откровения

http://flibusta.is/b/405633/read

[admin]

Сегодня вспоминал "Улисса".

[admin]

Тонко:

Этот сюжет был популяризирован Еврипидом: драматург внес психологическую мотивацию в убийство Медеей своих детей, показав, что она не была ни варваром, ни сумасшедшей, а совершила этот поступок, потому что это было лучшим способом причинить Ясону боль. (Современные писателю злые языки утверждали, что Еврипид приписал убийство мальчиков их матери, а не коринфянам, как было раньше, за огромную взятку в 5 талантов, нацеленную на очищение доброго имени города).

[G. Samsa]

А я сегодня сам себе Дед Мороз:

[hindemith]

лучший и худший писатели 20-ого века, типа